Особо одарённая особа. Дилогия. - Страница 98

— Здравствуйте, тетенька, — звонко приветствовала я Фиму. Миколка с недоумением воззрился на мою поглупевшую физию, но вертевшийся на языке вопрос проглотил. Фима осмотрела меня с ног до головы, но ничего подозрительного не обнаружила.

— Ладно, Миколка, ты поезжай, поздно уже. Матери привет передавай. Я уж сама девочку в дом провожу, так уж и быть, переночует.

Миколка, довольный, что ничего не сорвалось, забрался в телегу и отбыл восвояси. Подождав, пока телега скроется, Фима повернулась ко мне и произнесла то, чего я от нее и ждала:

— Пойди-ка, поищи ночевку в другом месте.

Я скуксилась и принялась скулить:

— Ну тетенька, ведь вы обещали…

— Я пообещала, чтобы племянника успокоить.

Я порылась в складках плаща и вытащила архон, нечаянно уронила его в дорожную пыль, подняла, подула, сдувая мелкий сор. Фима смотрела на мою возню и уходить в дом пока не торопилась.

— Тетенька, а если я вам какую-нибудь услугу окажу? — спросила я, показывая архон. Фима задумалась. Пускать меняв дом на ночь ей не хотелось, но и упускать такой шанс — заполучить нечисть в должники — она тоже не желала. Я долго ждать ответа была не настроена, поэтому шмыгнула носом и стала засовывать архон в карман со словами:

— Ладно, тогда пойду к соседям, может, они помогут. — Я развернулась к Фиме спиной, будто собираясь уходить. Фима ухватила меня за плечо и прошептала:

— Погоди, я согласна.

Я вытащила архон и посмотрела на ровный красный свет луны в пасти змея. Договор заключен.

Фима стала подниматься по крыльцу в избу, я засеменила за ней, на ходу подвывая:

— Тетенька, тетенька, а как же моя собачка?

Фима остановилась, не донеся ногу до лесенки, и удивленно повернулась ко мне:

— А что с собакой? Поспит на улице, я ее в дом не пущу.

Я оглянулась по сторонам и проскулила:

— Она боится спать на улице.

Фимка тупо посмотрела на огромное черное чудовище, именуемое «собачкой», и рассмеялась:

— Ничего с твоей собачкой не сделается, никто ее не утащит. — Она открыла дверь в сенки, продолжая хмыкать себе под нос — собака боится спать на дворе, это ж надо такое придумать.

Я подмигнула Алие и зашла следом за хозяйкой в дом. Просторные сени заканчивались еще одной лестницей, под которой находился, как я поняла, туалет. Поднявшись по лестнице, мы прошли мимо летней кухни и веранды. Фима открыла еще одну дверь, теперь уже в избу. В просторной кухне находилась внушительная печь. Из кухни вели две двери: одна в горницу, а другая в опочивальню. Отметив особенности планировки, я вслед за Фимой прошла в горницу.

— Спать будешь здесь. — Она показала на диван у стены. — Я буду в опочивальне, смотри, спать мне не мешай.

— Тетенька, я как мышка, я не помешаю.

Фима усмехнулась. На дворе уже начало темнеть. Я, сняв платье и оставшись в одной ночной рубашке, в кои-то веки мною надетой, легла на жесткий диван и укрылась своим плащом. У спела даже немного подремать, когда на дворе негромко тявкнули. Я раскрыла глаза и прислушалась. На кухне что-то зашумело, зашебуршилось.

Я на цыпочках прокралась к двери и приложилась к ней ухом. На кухне слышался мужской басок и тихий шепот Фимы. Кажется, она шептала что-то о соколе ясном да о друге сердечном. Я, не испытывая ни малейших угрызений совести, продолжала подслушивать. Услышав, что в ответ Фимке шепчет этот поганец, чуть не выдала себя незапланированным смешком.

Змей Огненный — это воплощение идеального мужчины как в плане внешности, так и душевных качеств. К каждой женщине подход у этого паршивца строго индивидуальный. Фимка, по-видимому, в детстве много сказок слушала и осталась под большим впечатлением от них, вот и звал ее обольститель то лебедью белой, то голубкой сизокрылой. Наконец льстец заприметил мои сапоги и спросил у своей звездочки ясной, мол, что за незваные, негаданные гости к ней припожаловали. Фима зашептала, из ее шепота я поняла только, что я совсем еще мала и к тому же дурочка. Поняв, что при упоминании архона змей напрягся, я нырнула на диван под плащ и постаралась придать лицу безмятежное выражение.

Дверь чуть слышно скрипнула, змей, видимо, заглянул в горницу, но ничего угрожающего в спящей глупой дурехе, которая за одну ночевку разбрасывается обещаниями на архоне, не увидел. Я выдохнула и полежала еще, ожидая, когда голубки уединятся в спальне. Сначала Фима его угощала, а этот гад отказывался (знала бы она, какую прорву еды он может проглотить, давно бы задумалась о рентабельности данного объекта). Затем, перемежая речь тихими подхихикиваниями, парочка удалилась в спальню. Я подождала еще минут десять и, нарочно громко шлепая босыми ногами, поплелась к двери их комнаты. Потопталась, а потом тихо поскреблась в дверь и пропищала:

— Тетенька, а тетенька, где у вас туалет?

В спальне царила гробовая тишина, потом послышался возмущенный шепот, и Фима, растрепанная и недовольная, в ночной рубахе и платке, наброшенном на плечи, появилась передо мной. Я поставила ноги крестиком и состряпала вымученное выражение на лице. Фимка оглядела меня, несчастную, с головы до ног, и повела к туалету, напоследок сказав:

— Я тебя просила мне не мешать спать.

Я часто закивала головой и юркнула за дверь нужника, повозилась там, пока не утихли шаги на лестнице, и выскочила во двор. Из самого темного угла двора ко мне бросился сгусток тени.

— Прилетел?

— В спальне уединились. — Я хихикнула. — Слышала бы ты, что они там бормочут.

— Чем трубу забьем? — Алия подняла голову, осматривая крышу, я последовала ее примеру.